31 мая 2017
Блог Niners Report |
Автор Satantango
Стив Янг. "Квотербэк: моя жизнь за спиралью броска". Глава четвертая. Поворотный момент
В ушедшем году легендарный квотербек Сан-Франциско Стив Янг выпустил автобиографическую книгу "Квотербек: моя жизнь за спиралью броска".
Ребята из сообщества фанатов Сан-Франциско 49ерз вконтакте взялись за ее перевод и представляют вашему вниманию четвертую главу. Последующие главы будут публиковаться в сообществе и дублироваться в этот блог. Оглавление можно найти здесь.
Приятного чтения!
Перевод: Дмитрий Козий
Редактор: Alex Strelyayev
По поводу правок и улучшения качества перевода - обращайтесь к редактору.
Вест-Пойнт находился всего в пятидесяти милях от дома, это меня в нём и привлекало. Но я не был до конца честен с собой, когда рассчитывал там выжить. Находись университет хоть у нас в городе, проблем всё равно было бы не избежать. Переезд в любой из кампусов стал бы для меня серьезным испытанием.
Дело в том, что мне почти исполнилось восемнадцать, а я ни разу не ночевал вдали от семьи. Никаких ночёвок у друзей. Никаких летних лагерей. Ничего такого, кроме одной ночи в больнице ради бессмысленной операции на миндалинах. Сама возможность ночевать не дома пугала меня. К тому же, я очень стыдился этого страха. Так что я всё время выдумывал отмазки, когда меня приглашали куда-нибудь на всю ночь.
Даже несмотря на то что я был капитаном трёх спортивных команд, у меня были вполне реальные страхи и тревоги. И пусть на протяжении дня я был достаточно уверен в себе, особенно держа в руках мяч, ночью мне просто хотелось быть дома. Казалось, никто не понимал этого лучше, чем брат моей мамы, Боб Стид. Хорошо, когда у ребёнка с тревожным расстройством есть взрослый, который понимает его, несмотря ни на что. Дядя Боб был для меня таким человеком. Он работал бухгалтером в Юте. Но следил за моей школьной футбольной карьерой в Коннектикуте так, будто жил в соседнем доме. Мама посылала ему газетные вырезки после каждой игры. Дядя Боб рассказывал любому, готовому его выслушивать, что я стану следующим великим квотербеком BYU.
Естественно, никто не воспринимал его всерьёз. Даже наша семья. Но это не останавливало дядю Боба. В мой третий год старшей школы, он забрасывал письмами главного тренера BYU ЛаВелла Эдвардса, уговаривая его обратить на меня внимание. А бабушка однажды даже послала тренеру Эдвардсу пачку статей о моих достижениях.
Сначала, ЛаВелл не проявлял никакого интереса. Затем в дело включился Тед Симмонс, священник из Скарсдейла. Они с Эдвардсом вместе учились в Государственном Университете Юты и были в одном студенческом братстве. Симмонс позвонил Эдвардсу и сказал, что ему стоит взглянуть на квотербека из “Гринвич Хай”.
Шел 1979 год. Тогда BYU почти не занимались рекрутингом на северо-востоке. Но ЛаВелл хотел увеличить влияние программы в этой части страны. И Симмонс знал это. Так что с умом подошёл к задаче помочь мне и ЛаВеллу. Он пригласил его произнести речь в мормонской церкви в Нью-Йорке. Сотни подростков и их родителей со всей агломерации посетили службу в тот день. Симмонс сделал так, что именно я представлял публике ЛаВелла.
После выступления, ЛаВелл пообщался со мной и попросил передать ему нарезку моих игр. Немного позже я получил письмо от координатора нападения BYU, Норма Чоу, в котором он сообщал, что будет следить за моими выступлениями. Но после этого - ничего: ни предложения посетить университет, ни предложения пообщаться со мной у меня дома - ничего.
С одной стороны, меня это устраивало. Я не очень-то и хотел попасть в BYU. Там играл мой отец. Там познакомились мои родители. Не говоря уже о том, что это - главное учебное заведение мормонов. Я же хотел играть в команде, которая была бы заинтересована в моих услугах. Сиракьюз и Северная Каролина приглашали меня на просмотр. Обе программы играли рид-опшн, и обещали мне место стартового квотербека. BUY гораздо спокойнее относились к тому, что я могу оказаться квотербеком их команды. Но с другой стороны, в глубине души я понимал, что BYU - это самый безопасный вариант, учитывая мои тревоги. Как минимум, вокруг было бы много родственников из Юты, в том числе и дядя Боб. К тому же, я бы вернулся в столь близкий мне мир мормонизма.
Как только закончился выпускной сезон, я сделал выбор: Северная Каролина. Один из ассистентов тренера жил в Фэйрфилд Каунти, а и был осведомлен о моих возможностях как бегающего квотербека. Свой первый сезон я бы провел в роли бекапа, а вот второй - начал в старте. Всё было решено. Оставалась только одна маленькая проблемка - тренерский штаб Северной Каролины даже не догадывался о том, как я боюсь покидать дом. А я опасался говорить им об этом. Я даже не хотел признаваться в этом самому себе. Неподалеку от моего дома в Гринвиче находилось несколько известных госпиталей. Сюда со всей страны съезжались пациенты для проведения сложных операций или получения другой медицинской помощи. Время от времени, священник просил меня навестить мормонов, лежавших в этих больницах.
Однажды, во время футбольного сезона, пастырь позвонил мне посреди ночи и сказал, что ему нужна моя помощь в одном особенном деле. Четырнадцатилетняя девочка по имени Энн приехала из Айдахо для операции на мозге. Священник сказал, что у неё было очень серьёзное заболевание. Я бросил всё и поехал в госпиталь.
Но я совершенно не был готов к тому, что увидел по прибытии. Энн была привязана к кровати. У неё было нервное расстройство, которое провоцировало судороги, настолько серьёзные, что она не могла их контролировать, и иногда - очень болезненные. Она прожила в таком состоянии всю свою жизнь, а её болезнь причиняла родителям горе и страдания. Тяжкое бремя, учитывая, что у них даже не было финансовой возможности сопровождать свою дочь. Так что Энн была совсем одна, вдали от дома и родителей.
Врачи надеялись, что операция на головном мозге поможет справиться с конвульсиями. Но для начала, ей нужно было пройти две подготовительные операции, чтобы она была готова к более обширной процедуре. Энн была тут надолго.
Когда я был с ней, её настроение улучшалось. Мы проводили время, разговаривая о нашей вере. Она рассказывала о своём детстве в Айдахо, а я о своей школе. Я много шутил и смешил её. Доктор сказал мне, что Энн редко улыбалась, когда меня не было рядом. Это вдохновило меня продолжать визиты.
Я взял за правило приезжать раз в неделю. Мы оба ждали этих встречь. Когда я был вместе с Энн, то осознавал, насколько счастлив, что имею в жизни такие возможности. Из-за проблем со здоровьем Энн так многого лишилась. Я понял, что когда был рядом с Энн, то забывал о своих собственных проблемах.
Первые две операции прошли успешно. И за две недели до основной процедуры доктор сказал мне, что всё пройдёт лучше, если Энн будет настроена на позитив. “Попробуй поднять ей настроение”, предложил он мне.
За три дня до операции мы устроили для нее вечеринку. Медсёстры украсили палату шариками и плакатами. У всех были дудки, а еще купили торт. Я был единственным гостем, не работавшим в больнице.
После вечеринки мы с Энн остались наедине. Она лежала в кровати и выглядела подавленно. Я попытался придумать, что сказать.
“Пятница - большой день, Энн.” Она молчала. Казалось, что она хочет что-то сказать. Я придвинулся ближе. “Ты мой самый лучший друг во всём мире,” - прошептала она.
Я запнулся. У меня были заботливые родители, четверо братьев и сестёр. У меня были сокомандники, друзья в школе и друзья в церкви. У Энн был только я.
“Энн, ты тоже мой самый лучший друг.” “Я люблю тебя” - прошептала она ещё тише.
Это слово нелегко услышать из моих уст. Но на протяжении этих визитов я делал всё, чтобы поддержать её дружбу.
“Я тоже люблю тебя” - сказал я. На её глазах появились слёзы.
“А ещё, я знаю, что Господь любит меня”, сказала она. “Ты права, Энн. Так и есть.” “И я возвращаюсь к нему.”
Только через минуту до меня дошло, о чем речь. Она думала, что не переживет операцию. Думала, что умрёт.
“Эй, подожди”, говорю я: “Даже не думай. Ты выдержишь всё это.” “Я возвращаюсь, Стив.”
Я осознал, что она не выглядит испуганной. У неё было спокойное выражение лица. Ей было четырнадцать, она думала, что скоро умрёт. И приняла это.
Я остался ещё минут на пятнадцать, пока медсестра не сказала, что Энн нужно отдохнуть. Тогда я видел ее в последний раз. Энн ушла из жизни вскоре после операции. Я разрыдался, когда узнал. Благодаря ей я понял, что такое дружба и любовь. Около пяти процентов любви - романтика. Остальные 95 процентов - нечто другое: забота о ком-то больше, чем о себе. Это сочувствие, сострадание и жертвенность. Это когда ты откладываешь в сторону все свои проблемы, чтобы поддержать кого-то другого. И я понял это благодаря ей. Я верю, что иногда мы попадаем в такие незначительные ситуации, которые становятся поворотными точками всей нашей жизни. В январе 1980-го произошел один из таких моментов - за десять дней до Национального Деня Подписания. Я был готов официально заявить о поступлении в университет Северной Каролины, когда мне позвонил ЛаВелл Эдвардс. Он был по делам в Нью-Йорке и поинтересовался, можно ли нанести мне визит. Всего через несколько часов он уже сидел в моей комнате.
“Ты прекрасный атлет”, сказал он: “ У тебя отличная скорость.” Я кивнул. “Я не уверен в твоем броске, ты почти не использовал его в школе”, продолжил он. “Но в нашей программе определённо есть место для тебя.” “Я хочу быть уверен, что у меня будет шанс играть на позиции квотербека,” сказал я. “Можешь быть уверен, Стив”
На выходных несколько рекрутов собирались посетить BYU, и ЛаВелл предложил мне присоединиться к ним. Я посмотрел на родителей. Отец посмотрел на ЛаВелла.
“По правилам НСАА, Стив может сделать ещё один официальный визит в целях рекрутинга”, сказал отец. “Что скажешь, Стив?”, спросил Эдвардс. “Я бы хотел это обдумать.” “Конечно.”
И Эдвардс ушёл без каких-либо обещаний с нашей стороны. Внезапно, я засомневался по поводу Каролины. BYU, в конце-концов, был прямо таки фабрикой квотербеков - Вирджил Картер, Джиффорд Нильсэн, Марк Уилсон. Все они играли в НФЛ, и Джим МакМэхон был готов стать следующим. Не смотря на то, что я играл “вишбоун”, я хотел быть бросающим квотербеком. Так что я и мечтать не мог о системе, лучшей чем была в BYU. Но было еще кое что:
Как я выживу вдалеке от дома?
В глубине души я боялся, что не приживусь в Северной Каролине. Я не знал там никого, кроме ассистента тренера из Фэйрфилд Каунти. И чем больше я об этом думал, тем больше убеждал себя, что BYU - единственное место, где у меня будет шанс протянуть четыре года колледжа.
Обычно, перед принятием важных решений, мормоны день постятся и молятся. Именно этим я и занялся после встречи с ЛаВеллом.
Спустя несколько дней мой самолет сел на посадку в Прово. Со мной была дюжина других рекрутов. Во время визита тренер раннинбеков BYU отозвал меня в сторону. Он сообщил, что у университета нет для меня стипендии. Проблема была в том, что BYU предпочитали про-ориентированный стиль, а значит нужен квотербек с хорошей работой ног при игре в конверте и большими руками. Я не подходил по этим критериям. Я был бегающим квотербеком.
“Но у тебя хорошие шансы занять позицию в бэкфилде”, сказал он: “Я рекомендую тебе сменить позицию.”
А я просто стоял и смотрел на него. Сменить позицию? Этого я точно не хотел. Только не играть раннинбеком.
Я был в замешательстве. Только я понял, что хочу играть квотербеком в BYU, всё стало выглядеть так, как будто они не хотят видеть меня своим квотербеком. Тренера думали, что я недостаточно хорош для стипендии. Я был подавлен.
В конце уикенда все двенадцать рекрутов прошли итоговое собеседование с ЛаВеллом. Нас приглашали в алфавитном порядке. Это значило, что я был последним. Я сидел под кабинетом ЛаВелла, ждал очереди и накручивал себя.
Должен ли я выбрать BYU или ехать в Северную Каролину?
В конце-концов, ЛаВелл вызвал меня. Мы сели за стол. Я обратил внимание на книжную полку позади него. Там было много религиозных книг. Например, “Иисус Христос” авторства Джеймса Е. Тэлмэджа - известного мормона . Такая же книга стояла в моей комнате.
В Гринвиче футбол и церковь никогда не пересекались. Эти сферы моей жизни были полностью разделены. Внезапно, они слились в одно целое в офисе ЛаВелла. Больше, чем когда-либо, я хотел играть под его руководством. Но BYU не были заинтересованы во мне.
“Мы действительно ценим, что ты посетил нас” - начал ЛаВелл. “Я признателен за эту возможность” “Я помню тот день, когда ты представил меня во время речи в Нью-Йорке” - сказал он - “Мне понравилось, как ты с этим справился.” “Спасибо.” “Ты - прирожденный лидер” - продолжил он - “Мы действительно много думали о тебе, как о сильной личности. И ты потрясающий атлет. Но, честно говоря, у меня не было для тебя стипендии”
Я осознал, что он сказал “не было”, а не “нет”. Я придвинулся ближе. Он поджал губы и прищурился.
“Парень, который был тут перед тобой, сказал, что решил выбрать другой университет” - сказал Эдвардс. Я потерял дар речи. “Так что, у меня есть одна стипендия.” “Я беру её.” Эдвардс усмехнулся. “Берешь?” Я засмеялся. “Беру!”
На следующий день я прилетел домой. Родители встретили меня в аэропорту Ла-Гуардия. Отец был хладнокровен, а мама встревожена. “Как долетел?”, спросила она. Я знал, о чём она на самом деле хотела спросить. “Мам, я поеду в BYU.”
Она обняла меня и расцеловала. Кремень пожал мне руку и похлопал по плечу. Я знал, что он гордится мной.
Второго февраля 1980-го, я подписал все необходимые бумаги и официально стал студентом BYU. Я пригласил Кристи на выпускной бал. Он продолжался до двух часов пополуночи. А днём я заработал ноу-хиттер в матче-открытии бейсбольного сезона лиги Американского Легиона. Мы шутили, что я был единственным трезвым на той игре. Несколько недель спустя я закончил школу и мои дни в “Гринвич Хай” подошли к концу.
Я не мог прекратить думать о том, что мои дни с Кристи сочтены. Я обожал её, но поступил в BYU, а она подписала контракт с международным модельным агентством. Наши судьбы расходились. Сразу после выпуска, она отправилась в Европу на фотосессию. Все её мысли были заняты исключительно началом карьеры. Мои же - подготовкой к футболу на уровне колледжа. Я жил в спортзале, занимался с тяжёлыми весами и думал только об отжиманиях, подтягиваниях, приседаниях и прыжках. А вечером я бегал. У меня было три маршрута. Самый тяжёлый из проходил у моего дома вверх и вниз по Палмер Хилл. Я включал Walkman, делал звук погромче и будто взлетал. Я просто заслушал кассеты Брюса Спрингстина и “Earth, Wind & Fire”.
Я обещал себе, что сделаю шесть кругов вверх и вниз по склону. Но к четвёртому кругу я уже умирал - и разговаривал сам с собой.
Мне нужно пройтись минутку. Просто продолжай бежать. Мне нужно восстановить дыхание. Остановишься хоть раз - непременно остановишься снова. Не останавливайся.
Я всегда заставлял себя пробежать всю дистанцию, не замедляясь. Моим вознаграждением было прибежать домой и рухнуть на лужайку перед входом. Сердце колотилось, а я лежал на траве и смотрел на небо, наслаждаясь чувством достигнутой цели. Еще до моего отъезда, в Нью-Канаане, штат Коннектикут, построили новую мормонская церковь, и моя семья стала ходить туда. В конце июня я был рукоположен в сан священника в этой церкви. Прихожане собрались вокруг, а я сидел на стуле. Отец стал за мной, возложил руки на мою голову и благословил. Я не запомнил слов его молитвы. Но помню чувство огромной благодарности, за принадлежность к церкви, в которой мой отец может меня возвести в сан. Это создало определённую связь между нами. И заставило меня задуматься над тем, что теперь я обязан служить другим.
Я всегда относился серьёзно к своей религии. Но то, что я стал священником в восемнадцать утвердило во мне необходимость быть строгим к вещам, о которых студенты, как правило, не задумываются. Например, воздержание от секса до брака. Это не было чем-то новым для меня. Родители прививали мне эти ценности. А рукоположение только укрепило эту мысль, на пороге нового этапа в моей жизни. Со спортивной сумкой через плечо и бейсболкой на голове, я попрощался с родителями в аэропорту имени Кеннеди. Мама плакала. Отец поджал губы и кивнул. Это был его способ сказать: “Пора приступать к работе”. Мы обнялись. Я не хотел отпускать их.
Сохраняя бесстрастное лицо, я сел в самолёт. Но глянув в окно - захотел сойти.
Но я уже знал, что не сделаю этого.
